Как белый теплоход от пристани - Сергей Осмоловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ясно… – С этого момента отметка на шкале издательской заинтересованности стремительно ползёт вниз. – Вообще-то, мы только известных авторов печатаем… – Увы, «ясно» становится и мне. – Не знаю… У вас – что? Стихи? Проза?
– Да, – отвечаю, – проза.
Представитель (чаще – представительница) начинает равнодушно ворошить списки с именами и должностями сотрудников. На моё везенье не уснув, выуживает оттуда самое на его (её) взгляд для меня подходящее.
– Вот. Обратитесь к (имя рек).
– Спасибо, девушка. Всего наилучшего.
– До свиданья.
А как всё вежливо-то! Иллюзия заботы и симпатии!
Всё же прорывает – не могу удержаться:
– Господь наградит вас за вашу доброту семью футами под килем.
– Лучше бы нормальной зарплатой…
Приоткрыв нужную дверь, интересуюсь, изумляясь собственной воспитанности:
– Добрый день. Прошу прощенья, мне необходимо переговорить с (имярек). Я не ошибся?
– День добрый. Нет, вы не ошиблись. Я уже в курсе. Проходите. Пожалуйста, садитесь.
Прохожу. Сажусь. Располагающе, лучезарно улыбаюсь.
Ладони постепенно увлажняются – в семнадцатый (!) раз, а почему-то волнуюсь, как дебютант.
– Итак, что у вас? В электронном виде? Машинописном? Рукопись?
– Нет-нет, – отвечаю, снизу до верху просияв: чистотой ботинок, белизной улыбки, незамутнённым сознанием, – в электронном.
Протягиваю диск. Движением, исполненным символического действа, дама медленно внедряет мою набитую генетической информацией штуковину в лоно дисковода своего ПиСи:
– Вообще-то, знаете, поскольку вы раньше никогда не издавались – мы отошлём ваш материал рецензенту. А он уже решит и в течение полутора-двух месяцев даст ответ. Сами-то мы не читаем.
– Хорошо. Только, надеюсь, не возбраняется фрагментарная демонстрация работ? Просто не хочу нагружать вас избыточным объёмом. А по тому, что представил, думаю, можно будет признать во мне наличие каких-то способностей либо отсутствие таковых.
Сам чуть не падаю в обморок от собственных формулировок.
– Наверное. Всё равно это никто не стал бы читать.
Ах, вот как!
– В смысле – целиком.
– Тогда, как мы поступим?
– Как. Если нас что-то заинтересует – мы вам сообщим.
– Хорошо. Спасибо. Всего доброго.
Дамочку давно уже больше занимают солнечные зайчики, с блошиным задором сигающие с её отполированных ногтей. Но всё же она отвлекается, чтобы вяло проронить:
– До свиданья.
Успокоенный осознанием выполненного долга, покидаю Издательский Дом необходимый ему, как браконьер заповеднику.
День за днём, через полтора месяца приходит ясность, отчего так влажнели ладошки.
А случаются и такие варианты. (Опуская вступление.)
– То есть, вы автор, и вы же собственный, так сказать, импресарио?
– В силу обстоятельств, видите ли.
– А что у вас за работы: роман? рассказы?
Наученный «силой обстоятельств» за плетнём интереса углядываю подвох.
– В основном рассказы. – В ответ на скисание спешу добавить: – Разных жанров и разных объёмов: есть и крупные работы.
– Знаете, за рассказы мы почти не берёмся – они сейчас плохо продаются. – (Антон Павлович,18 наше Вам почтение!)
– …
– Вы же понимаете, из каких критериев мы главным образом исходим, подбирая материал. Мы – коммерческая организация. Рассказы теперь не в моде, продаются плохо. И генеральный директор дал негласное указание: присматривать исключительно романы.
Секундная мысль кровью прыснула в глаза:
«Оспади! Присматривать! Я в книжную лавку попал или в дом благородной печати направил свои стопы? Романы!.. Избаловали вас конвейеристы грошовых иронических детективов, изневежился на ваше счастье читатель – вы и повадились под видом романов скармливать ему жёлтые страницы карманного формата в мягкой обложке. Толстой больше трёх лет писал свою „Анну Каренину“, а „Войну и мир“ и того – семь.19 Достоевский три года безотрывно корпел над „Братьями Карамазовыми“. Булгаков вынашивал „Мастера и Маргариту“ в общей сложности больше десяти лет и последние вставки в роман диктовал своей жене за две недели до смерти! Пастернаковского „Доктора Живаго“ я вообще поостерегусь в этой связи упоминать. Шукшин… Великого трудоголика Шукшина максимум хватило на киносценарии. Откуда же я, грешный и недостойный мученик воображенья, вдохновенья презренный раб о двадцати пяти годах, возьму вам роман? Из каких таких недр-глубин добуду это прочувствованное мерило жизненной реализации?»
В слух же бросаюсь объяснять, рассуждать, как мне казалось, почти фактологически о моей работе над ошибками большинства современных авторов, о недопустимости поспешного суда (по крайней мере, в отношении меня) … Походя, к слову, упоминаю о немногих, но всегда восторженных почитателях своего, гм-гм, таланта. Однако мои красноречивые доводы о том, что, возможно, я не только новый Толстой, но и новый граф русской литературы, что сотрудничество со мной возведёт их издательство на уровень, совершенно недосягаемый для конкурентов, стяжают лишь снисходительную улыбочку жрицы храма, изобилующего подобными дарами: «Мальчик, ты не первый. Сперва – огонь, затем – вода, только потом – издание, а уж медные трубы – счастье самых неотступных».
– Ну, распечатайте, – говорит, – принесите. Объём – не больше одиннадцати авторских листов.20 Полистаем, посмотрим…
И я, конечно, понесу – никуда не денусь. Ибо: «Ищите, да обрящете». Дорогу осилит идущий… И я иду. Иду, иду, бреду. Без опоры почти спотыкаюсь. Подползаю потихоньку. И каждым шажочком отмеряю: Боже—милостив—бýди—ми—грешному.
А тем временем, пока в святом самообмане жду каскада предложений и контрактов, совершаю шпионские вылазки в книжные магазины. И причина в том не прозаическая отнюдь, а дабы подсмотреть за трудами современных издаваемых литературных авторов. Дешифровать их открытые послания к «самой читающей нации в мире». Вознести, так сказать, воображение к вершинам-с и окунуть восприятие в глубины их творческих достижений.
Как шпион, незаметный для классиков, бочком прокрадываюсь к стеллажам «Современная проза». И всегда для того, чтобы с негодованием топорщащихся усов захлопнуть книжку уже после второго наугад выбранного абзаца.
Если сегодняшний уровень пошлости и безвкусицы так востребован публикой, что тиражируется в великих тыщах экземпляров, то упаси бог меня стоять на одной полке с ними, с «современными»!.. Скромно отведите под меня отдельную – я не обижусь.
Семейный триллер. Продолжение
«Прошла ровно неделя с того дня, когда Бонни чудным пушкинским мгновеньем появилась в его жизни. Такая же ясная погода, как в тот вечер, так же радовала офисную душу. После работы Он зашёл в кафе, чтобы расслабиться немного. Заказал коньяка, кофе, сигарет, чистой питьевой воды и принялся следить за уличным движением через окно. Так же лениво переводя взгляд с улицы на приближающегося официанта, в противоположном конце помещения он наткнулся на знакомые черты: «Боже мой, это ведь она!»
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
В надписи на обложке фамилия Александра почти не сохранилась и едва обозначалась как «Сам…». Полный её вариант я позволил себе восстановить из контекста записок (прим. ред. – С. О.).
2
Бродяга так ничего и не понял. Кутался в дорогую одежду, как в свою собственную. Его кондиция не позволяла оценить жест и хотя бы поблагодарить за жизнь, как минимум, спасённую. Мне это показалось хамством, Женька же проговорил: "На вот. Носи". Во мне что-то дрогнуло. Да так, что и сейчас я, ведя эти строки, не в пример разволновался. (прим. авт. – А. С.)
3
Главный персонаж кинокартины «Ночи Кабирии» Ф. Феллини. (С. О.)
4
Замечательно, великолепно, спасибо – итал. (С. О.)
5
Фр. savoir – узнать, уметь; vivre – жить. (А. С.)
6
Из спектакля «Юнона и Авось» московского театра Ленком. (С. О.)
7
Кстати, недурственное начало для рассказа. Или даже романа. Только вслушаться: «Мне… приснилась… женщина… с усами…». Сколько в этом музыки! (А. С.)
8
Гормон радости. Формирует настроение, управляет активностью мозга. (А. С.)
